Кто знает?

   «Черт знает что!» — подумала она, сидя на лавочке за могильной оградкой на Красненьком кладбище. Она рассматривала фотографии своих родных – бабушки, деда, крестной. Не так легко стало сюда выбираться в 98 лет, однако, возникает надобность бывать на кладбище, осмотреться спокойно. Не так, как раньше, — забежать, поправить цветники, посетовать на проблемы, зная, что умершие точно тебя любили. Сейчас она сердилась, когда раздавался гул под землей, и лавочка слегка дрожала от проезжавших поездов метро. Станция «Автово» была рядом. Мертвые, отойдя в другой мир, попали в прослойку между живыми и их суетой. И здесь никакого покоя! Хотя… Она вспомнила, как в детстве жила вблизи железнодорожной станции, встречала и провожала поезда, слышала их ночью и утром, собираясь в школу. Тогда поезда не мешали. Здесь было несколько другое. Всё-таки мертвым полагался покой, заслуженный отдых. Лет было достаточно, чтобы не считать подобный вопрос праздным. Можно, конечно, выбрать кладбища в пригороде, там покой, тишина. Она чуть было не сказала «свежий воздух», но вовремя притормозила воображение. Да и очередной подземный поезд своим шумом и вибрацией лавочки вернул её к реальности. Ладно, она ещё подумает об этом. Она, право, не знала, что делать с этим социумом. Так называл людей её давний пациент. Он не выходил из дома пару-тройку лет, обижаясь на родных и сотрудников по прежней работе. Не справился с конфликтами, не сумел найти контакта. Жизнь для него словно остановилась. Прежде, до душевного расстройства, его жизнь была бурной и энергичной. Неуспешным его назвать было нельзя. Однако, он не знал, как выплеснуть на обидчиков свои накопившиеся израненные чувства. Объяснять и мысленно оправдывать их, не замечающих его, он не мог. Почему-то они не догадывались, что с ним происходит. Требовали от него всё больше, а когда предел терпения был достигнут, он никуда не пошел, ни на работу, ни к людям. Много сил и времени ей понадобилось, чтобы он поверил, что в этом социуме он был нужен. Четыре часа она просидела у телефонной трубки – разговаривая с ней, он пошел покурить, а вернуться к телефону не мог, раздирали противоречия. Так бывает у больных. У здоровых тоже бывает, просто короче. Она дождалась его. Это был поединок его боли и её воли, воли  врача и человека. Тогда он начал придумывать то, что все называют бредом. Социуму было до него дело. Он вредничал, стучали соседи, подавая ему знаки, иногда сверху бросали что-то тяжелое, чтобы досадить ему. На потолке он обнаружил участки с отвалившейся штукатуркой. Звонил телефон, а когда он брал трубку, проклятый социум молчал. На душе у него поселилась тревога, временами доходившая до паники, и тогда очередное «прозрение» или, иначе говоря, всё это объясняющая мысль, опускала уровень тревоги до переносимой. Так складывается бред или так называемая придуманная жизнь, где больной общается с социумом, живет в нем, а социум зол и холоден, преследует и наказывает. Хотя бы так. Может быть, в далеком детстве было так тяжело и холодно на душе, что душа ребенка, не получила положенной ей родительской любви и ласки. Может не быть денег и красивого велосипеда, но есть теплые мамины руки и добрые внимательные глаза, а пред сном родные мамины губы целуют малыша. Душа ребенка затаилась в ожидании, лимит времени закончился, душа разболелась.

  У неё слегка разболелось сердце от этих воспоминаний. Напротив неё сидела холеная бурая кладбищенская кошка с белой грудкой и лапкой пыталась развернуть фантик конфеты, лежавшей на могиле.

  Она не стала помогать  кошке, закрыла оградку, и, бросив прощальный взгляд на лица родных, глядевшие с фотографий, пообещала зайти снова.

  Она злилась на черствый социум, который на её веку не стал добрее к больным людям. «Ну как маленькие, боли боятся!» — подумала она с примесью горечи, — «Себя боятся, своих чувств, души своей боятся…». Её не хотелось, чтобы в отношении социума к душевнобольным людям было что-то не так, очень не хотелось.

  Дыхание наладилось. Сердце стучало ровно и четко. Четко и сердито стучали об асфальт её не очень высокие каблучки. Она любила ходить, засунув руки в карманы, на каблуках чувствовала себя гораздо бодрее и энергичнее. Правда, приходилось останавливаться, старость требовала беречь силы. Она научилась их рассчитывать и в более молодые годы, когда телесные катастрофы посещали её организм. Она знала, что главное – беречь силы и вовремя остановиться, чтобы потом продолжить путь. Она остановилась возле аптечной витрины с рекламами лекарств. «Бог знает, что!» — про себя воскликнула она и повернулась к газетному киоску.

Её было известно, что в 98 лет иногда надевать туфли на каблуках нормально. Знаете, как рюмка хорошего коньяка!